— Мы за них! — воинственно сообщила я, поддергивая проклятые юбки. Мужик временно отвлекся от басистой незнакомки и ошалело вытаращился уже на меня. М-да зря свечу не взяла, зря…
— А вы кто?!
Грех было не выступить перед таким благодарным слушателем.
— Две скромные послушницы из монастыря Святой Валины Смиренницы, пожранной драконом прямо у порога ее кельи, но через год и три дня явившейся своим сестрам для божественного откровения. Добровольно отрекшись от всего мирского, мы пять лет провели в монастырских стенах, молясь и в меру своих скромных сил помогая страждущим, а теперь паломничаем, понимаете ли, по дорогам, изыскивая любую возможность принестись в жертву, ибо в этом и состоит наша священная цель — добровольно скормиться драконам, василискам, кракенам и прочим гадам, из чьих желудков мы вознесемся прямиком на небеса. — Я благочинно сложила ладони перед лицом, возведя глаза к вожделенному приюту. Противоположное направление Вересового взгляда говорило о том, что он с куда большим удовольствием провалился бы к мракобесам, лишь бы не слышать, что я несу. — Итак, где гнусный ящер?
— Я за него! — в свою очередь огорошил меня мужик, может, и не поверив моему бреду, но сочтя нас безобидными дурочками. — Василиски здесь водятся — хо-хо! — только для гномов.
Две смиренные сестры-жертвенницы были поражены такой несправедливостью до глубин своих невинных душ.
— Это как?! — робко возмутилась брюнетка — уже более правдоподобным фальцетом.
— А вот так! — Опомнившийся тип согнал с лица блаженную улыбку, точнее, переделал в злорадную гримасу, которая подходила ему куда больше. И, нацелив на нас острие меча, скомандовал: — Шагайте вон к тем кустам, дамочки! Да живенько, живенько!
— Зачем? Ой! — Верес, на мой взгляд, несколько переигрывал, изображая до смерти перепуганную девицу. К василиску ей, видите ли, не страшно идти, а от приставленного к горлу клинка сразу руки вверх задрала. Морок мороком, а грудь при этом выпятилась и заколыхалась как положено, снова приковав внимание разбойника. — Идем уже, идем, противный!
Я возрыдала в прижатые к лицу ладони.
— Давай, пошла! — «Василиск» бесцеремонно пихнул меня в спину. — Поздно уже слезы лить…
Мы послушно поковыляли к кустам, соревнуясь, кто достовернее охнет, пискнет или споткнется. Я потянулась развести ветки, но получила еще один тычок и… провалилась сквозь них.
На полянке за мороком обнаружился целый разбойничье-некромантский лагерь— ближе к деревьям стояли наспех срубленные шалашики, середину занимала старательно протоптанная в снегу и высыпанная пеплом пентаграмма. По ее углам лежали кучи хвороста, а в центре уже горел костер. Железная решетка на колышках и разложенные рядом инструменты из палаческого инвентаря недвусмысленно говорили о назначении очага. Пока же над ним томились шашлыки — семь вертелов, по числу бандитов.
«Василиск», решив, что мы уже никуда не денемся, впихнул нас под еловый навес и рысцой побежал на противоположный конец полянки. Даже не удосужился сорвать приколоченную к опорному столбу карту, наивно полагая, что в темноте что-либо разобрать на ней невозможно, да и не до того нам сейчас. Остальные разбойники с интересом таращились на нас, но не подходили. Неподалеку покорно мерзла запряженная в сани лошадь, а в стоящей на них клетке лежал василиск самого унылого вида — нахохленный, облезлый и выцветший посильнее знахарского чучела. Он даже смотреть ни на кого не желал, по-куриному затянув глаза желтыми пленочками век.
— Дохлый он какой-то, — шепнула я брюнетке.
— Еще бы, четверых гномов окаменить! Ему теперь неделю с силами собираться надо. — Верес безбоязненно, в упор разглядывал злосчастную тварь.
— И мелковатый.
— Не все же такие мастера иллюзий, как эльфы. Посредственным чародеям требуется образец, с которого проецируется морок.
— То-то сквозь него копья пролетали.
— И с условием про мужчин всё понятно. Десяток разъяренных гномов запросто разгонят эту кодлу вместе с ее дешевой магией, василиск же временно выбыл из строя.
Мы прекратили шушукаться и вытянулись по струнке — к навесу вразвалочку шел невысокий человек в бобровой шубе и такой же, только более темной шапке. Наш «проводник» подобострастно увивался рядом.
— Вот, господин, гляньте, кого я в лесу споймал! Брешут — монашки… это с такими-то…
Мужик на себе обрисовал, с какими. Преувеличить почти не удалось.
Выражение, с коим незнакомец уставился на Вереса, не имело ничего общего с вожделением, и я поняла, что видит он отнюдь не грудастую брюнетку.
— Кретин! Кого ты привел! Это же тот самый… — Бобровое кладбище повернуло голову, и я с преогромным изумлением опознала в нем выселокского дайна, некогда дежурившего у ворот, а он, соответственно, во мне — меня.
— …те самые! Держите их!!!
Морок слетел с Вереса прозрачными брызгами. Я поскорее отскочила в сторону — и чтобы не мешать, и чтобы не подвернуться под горячую в буквальном смысле руку, окутавшуюся недобрым голубым огнем. Дайн зеркальным отражением скопировал боевую стойку, только возникший над его ладонью шар был ядовито-зеленого цвета.
Ну, божий служитель! Да ему в Школе Чародеев лекции читать надо!
Я, сообразив, что остальных господ придется развлекать мне, сгорбилась и рявкнула. Хорошенько, дабы никто не принял зверино исказившиеся черты лица за простую гримасу.
Разбойники прекрасно поняли намек.
— Эй, вы куда! — обескураженно воззвал дайн к кучно улепетывающим к выходу из ущелья сообщникам. Один, впрочем, оказался чуть посмелее, ибо соизволил на бегу выкрикнуть: